– Стокгольм состоит из четырнадцати островов, и наш дом был построен в самом красивом из них – Юргордоне. Корабль “Густав Васа”, дворец Розендаль, усадьба Вальдермарсудде… И лес, безумно прекрасный в любой иной месяц года, кроме ноября. Именно в этот месяц, когда листья уже опали, а снег ещё не припорошил ветви деревьев, какая-то откровенно заскучавшая без туристов белка придумала странное развлечение, моментально подхваченное остальными. Это сейчас мне известно о стадном инстинкте и заразительном дурном примере, а тогда нам с Юсефин поведение белок казалось непостижимой тайной. – Тайной из разряда той, в которой Моргана Кэрроу вдруг посчитала важным не рассказывать ни своему мужу, ни своему сыну о чрезмерно превышенных полномочиях Амелии Боунс; как ей больно и обидно было чувствовать себя такой униженной, ибо никто и никогда не смел обращаться с Морганой, точно с ничтожеством; и как ей захотелось залезть Амелии Боунс под кожу, чтобы однажды добраться до сердца, схватить и сжать его так сильно, что из глотки не вырвется ни слова, только побитое скуление. Ох, лучше бы Моргана Кэрроу могла поведать мужу или сыну; но перед мужем было страшно стыдно, а сыном слишком дорожила. - Ведь год за годом именно в ноябре мы наблюдали одну и ту же картину, как белки плавают на гоняемых ветром дощечках и палочках меж островами: то уплывая в сторону набережной Стрендвеген, то возвращаясь обратно. – Забавный факт: Боунс всегда упорно именовала Моргану исключительно по фамилии, даже и не допуская в свою голову и захудалой мыслишки, что фамилия эта перешла к женщине с замужеством. Её совершенно не простреливает цепочка “Кэрроу – Фредерик Кэрроу – Моргана Кэрроу”, её не интересуют, по всей видимости, сложности, сопряжённые с семейным статусом Морганы, она не задумывается о тупиковом состоянии данных взаимоотношений, ведь перспективное мышление не так важно, когда можно просто без напряжения залезть кому-нибудь под юбку. – Но рано или поздно ветер стихает, Амелия. – Почти что доверительным тоном поведала Моргана, внимательно разглядывая лицо, которое ей иной раз казалось даже не столько симпатичным, сколько по-детски непосредственным из-за вздёрнутого кончика носа. “Весьма глупое заблуждение”, - напоминала себе Моргана всякий раз, стоило ей только поймать себя на мысли, будто бы в Амелии Боунс есть хоть что-то очаровательное. Весьма глупое, - если не сказать честно, что кретиническое, - заблуждение пытаться искать трогательные черты в облике человека, что спокойно и методично однажды дробил твои кости на правой руке, чтобы затем срастить обратно и раздробить заново; просто потому что иные методы ведения допроса показались “недостаточно эффективными”. Важно не забывать ни на секунду: Амелия Боунс сделала так раз, и она, не задумываясь, поднимет палочку снова и снова – дай только повод. Потому что Амелия Боунс только создаёт морок детской непосредственности своей пимпочкой на носу и вопросами в лоб, но в ней нет ни малейшего намёка на лёгкость и желание строить замки из того, что есть; есть только умение ломать, подминать под себя, требовать и рушить. – Ветер умирает или поворачивает в другую сторону. Белок уносит в открытое море, и происходит совершенно не то, что им представлялось. Я очень долго не могла взять в толк: зачем белки плавают? Они любопытные или просто голодные? Храбрые или невероятно глупые? Но нет. – Покачала головой Моргана, раздосадованно уставившись на потухшую сигарету в мундштуке. На сигарету ли или на то, что сейчас ей нужно будет встать и уйти обратно в зал, к мужу и новой оливке в бокале. Или, быть может, азъ есмь раздражение на саму ситуацию, в которой она вынуждена стоять на одном периметре с Боунс возле лестницы, слушать какой-то лепет про возвращение и рассказывать самой притчи из мира животных за неимением общих тем для разговоров? Ах, да. Совсем забыли про мораль сей басни: – ими руководствовала обычная наивность. – Немного погодя, добавила она, заклинанием убирая с глаз долой окурок, так и не найдя по сторонам ничего похожего на урну. – Так скажи мне, Амелия, как белка белке: зачем мне возвращаться к тому, у чего нет никаких шансов на развитие? К тому, что так же пусто, как ноябрьский лес в Юргордоне? Тебе нравится плавать на дощечке без каких-либо целей? Или я и есть твоя безопасная дощечка, на которой можно поплавать, пока не прибьёт к нужному берегу? – В конце концов, она имеет полное право на заданные вопросы. Ведь она, если Боунс до сих пор не поняла, замужем и уже давно находится в том возрасте, когда не рискуют попросту имеющимся положением. А, между прочим, даже то, что они в данную секунду находятся вместе – это тоже риск. Кто знает, где Фредерик? Как она может быть уверена, что ему не наскучило общаться с многоуважаемыми личностями и банально ждать её в полном одиночестве, и он не объявится по мановению палочки на ступеньках с застывшим в глаза вопросом “что здесь происходит?” Моргана бы его не осудила совершенно. Её бы тоже заинтересовал вопрос, какого чёрта она стоит едва ли не лоб в лоб с личностью, которая якобы не вызывает никаких эмоций, окромя желания удавить. – Я тебе намекнула привести себя в порядок. Убрать это безобразие. Ты взрослая женщина, а не пятнадцатилетний подросток. С каких это пор я обязана заботиться о тебе? – А потому и жалости к Боунс не было у Морганы Кэрроу, когда взмахом палочки она подняла категорично проигнорированную склянку с бадьяном и радостно окропила содержимым кисть руки всей из себя такой нежной и удивительной блондинки из аврората; а затем ещё и энергично хлопнула своей ладонью с зажатым платком чётко по ранкам.